У него есть свой биг-бенд. Есть свой клуб. Есть жена Оксана — бывшая манекенщица. Сергей Мазаев из «Морального кодекса» записывает с ним пластинки. В клубе играют Уинтон Марсалис и Кенни Гаррет.
2 октября он выйдет на сцену Театра им. Моссовета в новом спектакле Михаила Козакова. Джазисты его уважают и не любят: слишком успешный. Он — первая звезда русского джаза со времен Алексея Козлова. Поздно ночью в каптерке Le Club, в здании Театра на Таганке, саксофонист Игорь Бутман встретился с главным редактором «Афиши» Ильей Осколковым-Ценципером и фотографом Сергеем Мелиховым.
— Ты играешь на кларнете с двенадцати лет. Жил ты в Ленинграде…
— В Веселом поселке.
— Прекрасное место. Мальчик, который играет па кларнете, — это мальчик, которого должны были…
— …постоянно бить. Мой товарищ тоже играл на кларнете. Вот его били. И я его тоже бил. А я играл в хоккей, самбо с детства — был спортивный. Хотя драться стенка на стенку я не ходил и блатным никогда не был. В музыкальном училище стащил орган, еще что-то было… дружки были, следователь был… все было. Ребята ездили по поселкам, срезали мак. Весь подъезд курил, мой лучший друг, — по-моему. он уже умер — от наркомании с ума сошел напрочь. А я ни разу не курил ни анашу, ничего…
— Последний раз когда дрался?
— Дрался я давно, но лучше об этом не надо.
— Орешь на музыкантов?
— Ору только за правду. Я сейчас одного парня уволил. У нас концерт в зале Чайковского — он мне говорит: «У меня в клубе «Петрович» выступление». Оказывается, человек не ценит, что он играет в зале Чайковского с хорошими музыкантами. Любой может сказать: «Можно я не приду?». Но если сравнивают Концертный зал Чайковского с клубом «Петрович», то — при всем уважении к «Петровичу» —несколько обидно.
— Говорят, ты из Америки вернулся, потому что там сложно, а здесь ты — лучший.
— Не лучший — один из лучших. Я же не просто так уехал — заработать мировую славу. Помимо мировой славы я хотел научиться играть. Кроме записей Гольдштейна, Кости Носова, оркестра Олега Лундстрема, когда там играл Гольдштейн, из наших слушать фактически нечего. Ну еще утесовские некоторые записи. Поэтому я уехал — хотел понять. Все говорили: хорошо бы поучиться в Беркли. Я поучился. Все говорили: хорошо бы поиграть с великими музыкантами. Я переиграл со многими.
— Для тебя важна соревновательность?
— Конечно! В Америке пошел на концерт Гэрри Бертона, мы с ним знакомы лет десять. Он говорит: возьми саксофон, поиграем… Я пришел, а там на саксофоне 18-летний парень — Дони Маказлин. Я просто обалдел. От мастерства и от всего. Не завидуешь, а испытываешь желание сыграть, как он. Но только по-своему. Не быстрее сыграть, а сыграть интереснее, быстрее иногда просто невозможно. Майлз Девис, Колтрейн, Чарли Паркер — таких масса, я никогда не сумею сыграть, как они. И не надо, как они. Мне надо, как Игорь Бутман. Чтобы они послушали и подумали, что так — не умеют.
— Ты в эту лигу никогда не попадешь?
— Я не могу такого сказать, даже если я знаю, что это так. Может быть, когда-нибудь попаду. Играю, иногда кажется — попадаю. Вот фестиваль Лайонела Хэмптона в Америке, там все: Джошуа Рэдмен, Джо Ловано, Ренди и Майкл Брекеры, Элвин Джонс. Вот я играю с ними концерт, в пятницу, «All Stars» называется. Ну вот как? Я в этой лиге? Или это дань уважения русскому? Один раз — дань русскому. А второй раз? А третий?
— Вот журнал «Афиша». Вот на две недели расписание джазовых концертов. Там, те же самые пять человек, о которых мне рассказал мой папа, когда мне было 12 лет.
— Ты посмотри на концерты рока! Или, знаешь, фолк! Там что, другие имена появляются? У нас всего меньше: меньше рока, попа меньше, меньше панка, меньше эйсида. меньше рэпа — меньше всего, чего хошь. У нас один Кобзон, я извиняюсь. У нас одна Алла Пугачева. На Евровидение поехала — всё! вся страна упала ниц… И все изумляются, почему это она заняла 14-е место. Как так вообще? Столько денег дали Европе, столько нефти перекачали! А она — 14-е место! Чему удивляться?!
— Джаз-то есть у нас?
— Многие уехали. Те, кто мог бы пойти вперед и по-настоящему играть. А многие еще не выросли. Нужно время… А публика есть. Не зря же люди ходят на «модного Игоря Бутмана». Я отдаю дань своей модности, но уж не до такой степени.
— Хорошо быть модным?
— Честно говоря, уже не нравится… Зато работа есть. Я сейчас хочу сделать совсем другую программу, уйти от этого желания получать успех.
— Ты больше зарабатываешь как менеджер или как музыкант?
— Я зарабатываю потихонечку на всем. Я не бессребреник, но я никогда не просил больше, чем надо. Многие так делают: просят сто, получают пятьдесят, сорок кладут себе и десять тратят на концерт.
— Твоя работа a Le Club — выгодное дело?
— Мы с группой товарищей, решив, что в Москве нет джаз-клуба настоящего…
— Le Club — настоящий?
— В какой-то степени. Я никак не могу выстроить программу так, как я хочу. Не получается: по финансам и потому, что действительно и звезд нету, и все звезды у нас играют — сегодня в Le Club, завтра в «М-баре», послезавтра в Forte…
— А что здесь самое «неполучившееся»?
— Мое желание иметь западных звезд чуть ли не каждую неделю. Пока не получается по деньгам. Будет. Будет Данило Перез, может, будет Билли Кобэм.
— Уровень у вас уж больно разный.
— Это наша беда. Почему у нас не было джазового клуба? Главная причина — некому играть. Людей, от которых может вставить, двое-трое.
— Имена?
— Пожалуйста: Аркадий Шилклопер, Иван Смирнов… присутствующих сейчас не берем… кого еще? Ростоцкий может дать. Главное — никого не забыть… И важно, на кого приходят люди, на кого они реагируют: Алексей Козлов, Даниил Крамер, Андрей Кондаков… — А какие у тебя амбиции?
— Амбиций всегда было много. Почему я не соглашался — с Курехиным, еще со многими людьми… Мне важно было качество исполнения. Хочется вот в ту лигу, как бы она ни называлась, — хочется туда.
— А выступления твои с Сергеем Мазаевым ? Вряд ли это шаг в сторону лиги, скорее наоборот…
— Если бы не Мазай, то не было бы биг-бенда. Мазай меня уговорил. Мы с ним друзья. Поэтому как он поет — вопрос третий. А с кем еще петь? Мы поем сейчас с Сергеем Манукяном. А если Манукян скажет: я не могу петь, — с кем? кто из мужчин будет петь? — Не знаю.
— Тогда — ты будешь петь. Я вчера разговаривал с Макаревичем — хочет с нами записаться. Мы постараемся сделать это качественно… Джордж Майкл запел джаз. Стинг запел с джазовыми музыкантами.
— Страшная тайна заключается в том, что Макаревич не Стинг. Какой там джаз…
— Опять эти джазовые пуритане! Ни хера, я извиняюсь, не знают в этой жизни! Они же ничего не знают!
— …вероятно, следующий шаг — Зыкина. Импровизировать…
— Не будет она импровизировать. Мазай же не импровизировал. Хотя один раз было неплохо, очень неплохо…
— «Однажды получилось». Ужасно ведь: ты — умеешь, он — нет.
— Пуританам джаза нравится всякая ахинея, играют свою белиберду. Качество — на низком уровне…
— А какое качество с Макаревичем?
— Не-не-не! Если мы сделаем с Макаревичем — будет красиво. Вот у Мазая выйдет сейчас диск с нашим оркестром. Там качество будет хорошее.
— Чего качество? Качество шоу?
— О джазе мы сейчас и не говорим. Если мы хотим за свои выступления получать какие-то деньги, то мы принимаем законы шоу-бизнеса. Но для меня первое — дружба с Мазаем. Были времена, когда он, допустим, пел не очень хорошо — скажем мягко. А бывали моменты, когда он пел просто блестяще. Ну ладно, бог с ним. Чтобы попасть в ту лигу, вообще не имеет значения, что я делаю здесь.
— Ах вот в чем дело! Потому что кажется, что это насмешка: чтобы попасть в ту лигу, нужно с Мазаевым петь.
— Ну это же бред! Чтобы туда попасть, надо выступать на Западе, с западными артистами. Но у меня есть — не миссия — желание играть с русскими. Спонсоры говорят: «Мы хотим спонсировать твой тур. Кого ты хочешь?» Я говорю: «Мой ансамбль и Джо Локка». Вибрафонист, мы с ним в Нью-Йорке играем. Мы с ним большие друзья. Он предлагал: «Давай всю мою команду возьмем». Но у меня есть желание брать наших музыкантов и их растить.
— Ты — мейнстрим, твоя музыка — мейнстрим, твой клуб…
— Не очень просто играть мейнстрим, это сыграно и до тебя, и вместе с тобой, и еще после тебя сыграют. Конечно, легче всего сделать театрализованное шоу. Не буду говорить, кто это делает.
— Чекасин это делает.
— Я участвовал в его концертах несколько раз. У нас с ним разный подход: у меня не получается заниматься тем, чем занимается Володя Чекасин.
— Но ведь в спектакле Козакова у тебя ведь не «музыкальное оформление». Это роль?
— Роль. Пьеса называется «Играем Стриндберга», а у нас — «Играем Стриндберг-блюз». На сцене сидит мой квартет, и спектакль перебивается музыкальными номерами. То есть музыка — полноправный герой.
— А ты-актер?
— Однажды ребята собирались мне голову обрить с одной стороны. Это не мой имидж. Мне не нравится. Мне хочется костюм надеть. Мне неудобно на сцене без костюма. Мне бы хотелось быть таинственным, загадочным и берет черный на резиночке носить. Не получается. Странность моя в том, что я занимаюсь музыкой, когда можно бросить музыку. Есть друзья — начать бизнес, нефти накачать, заработать денег. Странно это: переживаю, слушаю, покупаю диски. Я — нормальный. Но музыка в этом есть.
